Вороной

[LOSHAKA]

Это не продолжение Примьеро-1, а то что писалось ранее. Просто чтобы вам было что почитать, пока я пишу вторую часть)

Вороной: "Один день из детства"
Раз-два-раз-два. Рысь, двухтактный аллюр, ноги ритмично перебирают по густой траве, отталкиваясь так, что кажется что он едва касается земли, легко двигаясь вдоль кромки леса. Шея согнута, и он может рассмотреть каждую травинку перед собой, каждый появляющийся и почти сразу исчезающий из виду цветок. Он то и дело поднимает голову, убеждаясь что идет правильно. Конечно, она поправит его, если он случайно отклонится в сторону, но ведь это он катает ее сейчас, значит ему нужно смотреть куда идет, а еще смотреть под ноги и быть внимательным, чтобы не споткнуться. Он очень хотел, чтобы на его спине ей было комфортно.
Рыжеволосая девочка, еще подросток, пересекала луг на спине вороного жеребца чистокровной верховой породы. Совсем еще молодой, конь аккуратно мерял расстояние темпами, собранно-расслабленный,внимательный как к окружению, так и к юной всаднице. Невысокий и компактный, но из-за хрупкой комплекции девушки его миниаюрность не бросалась в глаза, по крайней мере не больше, чем отсутствие привычных атрибутов верховой езды - седла и уздечки. Впрочем, по большому счету они и не занимались верховой ездой в классическом понимании слова.
Девочка пригнулась к шее, и конь безошибочно понял ее намерение, переводя рысь в собранный галоп. Он летел через луг, не растягиваясь, не задирая голову, словно надежно удерживаемый невидимым поводом, и лишь живая подвижность мышц говорила о том, что взрослый сбор удерживается на одном лишь осознании конем его удобства. Трава приминалась под копытами, он легко отталкивался от земли, чувствуя как каждый темп всадница сопровождает легким движением корпуса. Очень легкая, благодаря больше умению, чем весу, посадка, не мешавшая, не стеснявшая движений. Стремительно приближалась кромка леса, и конь присел на задних ногах, вскидывая перед и разворачиваясь одним гибким движением, чтобы проследовать вдоль зеленых деревьев, позволяя веткам сливаться в изумрудное марево. Он чувствовал себя птицей, чернокрылым вороном, мерявшим воздух взмахами крыльев, сильный и свободный, в счастливом единении на двоих, и тонкие пальцы доверчиво зарываются в растрепавшуюся на ветру гриву, и он ускоряется, вытягиваясь в стрелу скакового карьера. Всего несколько темпов, он знает что скакать без сбора вредно, но хочется скорости, и всадница не мешает ему, только пригибается ниже к самой шее коня, сливаясь с ним в одно существо, черного кентавра с пышной рыжей гривой.
Он останавливается неожиданно. Приседает на зада, вспахав копытами две глубокие борозды в сухом грунте, погасив скорость, выпрямился и замер, прислушиваясь. чутко прядая ушами, словно силясь разглядеть что-то на другом конце огромного зеленого моря, обнятого хвойными руками леса. Девочка погладила залоснившуюся вороную шею, обхватила ее и соскользнула на землю, враз став ниже, но теперь он мог видеть ее улыбающееся лицо. Он уже умел различать ее улыбку, ее радость, когда голос становился звонче, и совсем еще детская ладошка зарывалась в гриву или густую нестриженную челку. Ее руки были очень хрупкими, она вся казалась ему хрупкой, и он был осторожен - с того дня когда осознал, что растет. Он уже почти не помнил времени, когда рыжая девочка смотрела на него сверху вниз, перегнувшись через деревянную жверцу денника...
Теперь уже он сам с утра высматривал ее, вытягивая голову в коридор, и тихо ржал, когда она начинала греметь ведрами, запаривая овес. Он знал повторяющийся изо дня в день порядок. Напоить, и вывести на улицу. Убравшись в его деннике, пока он играл и дурачился, катаясь по росистой траве, она приносила на луг ведерко с овсом, щетки и мягкое полотенце, которым протирала его после чистки. Полотенце было смешным. Сперва он боялся его, и она оставляла махровый кусочек ткани сперва в коридоре на вешалке, а потом уже на дверце денника, чтобы он мог понюхать и потрогать его. Он тогда долго ходил вокруг неизвестного предмета, после чего все ж подошел и даже стащил его на пол, закопав в опилки. Однако после этого полотенце уже не казалось страшной лапой, готовой броситься на него. едва он потеряет бдительность.
Теперь он с удовольствием помогал отнести в конюшню все эти вещи, а с некоторых пор и саму девочку довозил до широких деревянных ворот, где отдавал ей до этого покачивавшееся во рту ведерко со сложенными туда щетками - он был горд собой, когда сообразил, что их можно сложить туда, а потом взяться за ручку и нести все вместе. Еще пару минут чтобы занести вещи, и он сгибает колено в поклоне, приглашая ее к себе на спину. Сегодня он прокатит ее через поле до частного хозяйства, откуда вчера слышал чье-то незнакомое ржание, и где надеялся застать нового коня. Он представления не имел даже, кобыла это или жеребец, и теперь косил глазом через деревянные доски ограждения. Дворик был пуст, и это настораживало. Обычно здесь бегали смешные маленькие лошадки с толстыми ножками и косматыми гривами, они смешнофыркали на него через просветы в досках, когда он пытался их понюхать. Но сейчас там было тихо.
Потом раздалось ржание, прорезавшее утренний воздух. Резкое и отрывистое, словно нож. Вороной конь мотнул головой, словно старался вытрусить из ушей неприятный звук. Вновь стало тихо, только из конюшни доносилась возня. С глухим звуком открылись двери конюшни, чернея во двор провалом пустой глазницы. Вороной приник к створке ворот, чувствуя как невольно напрягаются мышцы в ожидании чего-то нехорошего. Неожиданно страстно захотелось уйти, убежать отсюда как можно дальше и быстрее, и он уже не рад был своей идее прийти сюда. Но рыжая девочка стояла рядом, тоже приникнув к воротам, и не собиралась уходить, не чувствуя волн напряжения, прокатывающихся по двору.
А потом из черного провала дверей вылетел жеребец. Невероятно худой, высокий, с непропорционально длинными ногами, черный - но не в коричневый оттенок выгоревшей на солнце шерсти, а в серо-пепельный, словно вывалялся в пыли. В два прыжка пересек дворик, и жеребчик вдруг отстраненно понял, что он метит на ворота. Глухой удар копытами, прикрытые до этого деревянные створки распахнулись, по инерции стремясь зажать жеребчика между собой и стеной ограждения. Он сполошно метнулся в сторону, но наткнулся на еще не осознавшую опасность девочку, едва не толкнул ее, испугался еще больше, но потерял драгоценное время. Кованная полоска массивных дверных петель больно толкнула в бедро. Пронзительно заржал, лягнув злую дверь, в один прыжок выбираясь из западни и уже отыскивая взглядом знакомую копну рыжих волос. Она перепуганно замерла у стены, так и не опустив до этого вскинутые в попытке защититься руки. Корпус жеребчика, массивнее и ближе к дверям, принял на себя удар, и тяжелая створка так и не достигла ее, но страх не хотел отпускать.
Беглец тем временем широким полукругом заходил на разворот, вытягиваясь в стрелу, летел над лугом, и жеребчик невольно навострил уши. Его скорость казалось невероятной, и в сознании на миг блеснула картина черной птицы, низко летящей над зеленой травой. Черной хищной птицы, разворачивающейся в их сторону. Вороной неловко перебрал ногами, чувствуя как ноет ушибленное бедро, занимая позицию чуть впереди перепуганной девочки. На всякий случай. Чужак замедлился, вскоре перешел на рысь и приблизился к вороному высоким пассажем, выгибая шею и размахивая хвостом словно знаменем. Вороной подобрался. Человека рядом с чужаком не было, и он сперва подумал даже, что жеребец красуется перед его хозяйкой, но она не давала ему никаких знаков, и ситуация была непонятной. Высокий жеребец остановился, словно ожидая реакцию, и не дождавшись ее, вскинулся на свечку, взмахнув в воздухе копытами.
Так вороной впервые столкнулся в иерархическим поведением.
Жеребец всхрапнул, протанцевал к нему, неподвижно стоявшему и прядавшему ушами. Вороной перебрал передними ногами, чуть склонил голову на бок, потом вытянул шею, принюхиваясь к незнакомому соседу. Запах говорил, что высокий конь был сильным и злым, но он не знал почему. Фыркнув, тряхнул головой, чувствуя себя не в своей тарелке. Не было знакомых жестов, свиста, понятных и привычных рук, не было команды или просьбы, а лишь глупая, бесцельная в его понимании агрессия коня.
Вороной неуверенно переступил ногами. В его жизни было все, что могла пожелать себе лошадь: много еды, свежая вода, гекраты земли под выпас, умелый тренер и чуткий хозяин. Все - кроме общения с другими лошадьми. И теперь он стоял перед этим пугающе огромным конем, и не понимал его.
Тот между тем всхрапнул и вскинулся, толкнув его передними ногами. Вороной обиженно заржал. Раньше никто не пытался драться с ним, не было повода. Фыркнул и помотал головой, встрепывая гриву, показывая принятым с хозяйкой образом, что ему не нравится происходящее. Теперь уже худой жеребец остановился в ступоре. Противник не защищался. Более того, он не показывал ни готовности к драке, ни попытки уйти от нее. То что он делал, не имело никакого смысла, жесты и знаки были неясны, и жеребец нервно переступил ногами, а потом снова вскинулся, пройдясь на задних ногах, намереваясь обрушиться всем весом на хрупкого конька, и лишь краем глаза заметив за его спиной копну рыжих волос. Как-то отстраненно подумалось, что если конь шарахнется в сторону, копыта раскроят голову незадачливому человечку. Впрочем, люди не занимали места в первых двух десятах важных для него вещей. Что будешь делать, конек? Позволишь смять себя - или этого маленого человечка, которого ты зачем-то сюда привез? Он довольно фыркнул и уже готов был почувствовать под копытами бок вороного, когда тот неожиданно оказался очень близко. И укусил его за нос. Неожиданно, ужасно больно и так же ужасно обидно. Так не должно было быть, кони не должны были так драться! Текинец закрутился на месте, фыркая, потом согнулся и начал тереть нос о ногу, стремясь унять боль, так сосредоточившись на этом, что пропустил момент когда человек прицепил чомбур к его недоуздку.
Вороной жеребчик не видел, как двое конюхов с трудом вернули бешенного от ярости текинца во двор. как закрылась за ним массивная дверь, откуда еще некоторое время доносилось разоварованное и сердитое ржание.
Они с хозяйкой возвращались домой.

Вороной: "Рыжий"
Он приник к заграждению манежа, наблюдая как рыжая девочка водит на чомбуре рыжего коня. Они были в чем-то похожи, ее волосы только немного темнее его гривы, но конь гараздо больше вороного. Почти 180 см в холке, великан венгерской породы словно бы нехотя вышагивал по песку, и на каждый его шаг девочке приходилось делать два. Вороному представилось, что она, согнувшись, вполне могла бы пройти под его брюхом.
Она нашла коня случайно, в частном хозяйстве в пполутора часах рыси от них решили завести коня для езды и некоторых хозяйственных работ. Выбрали на совесть, здорового, огромного, но как оказалось позже не очень смирного. На выводке он спокойно, хоть и тяжеловато. шел за человеком, однако уже через пару дней начал показывать характер, бить в двери денника и не давал подседлать себя, взбрыкивая и отходя в сторону от принесшего амуницию человека. Она захотела помочь - исключительно по доброте душевной, с которой одному коннику должно было помогать другому. С первого взгляда стало понятно, что коня обкололи перед выводкой, и теперь он демонстрировал свой истинный характер, легковоздубимый и не то чтобы агрессивный - просто слишком много сил было в нем, и он не всегда знал, куда их применить.
Она решила подойти к вопросу испытанным способом, и уже на ледующий день приехала на конюшню, оставив за ограждением вороного жеребчика, вошла в темное здание. Не очень светло, не очень чисто, но они едлают что могут, - вздохнула про себя, стараясь запихнуть подальше некстати пробившийся детский максимализм. Приоткрыла дверью. Конь покосился на нее, потом нехотя повернулся, обнюхал и начал толкать носом, то ли выпрашивая сладкое, то ли играясь. Нашарив недоуздок, с трудом нацепила его на непомерно большую голову и вывела на манеж. Конь шел тяжело, видимо застоялся или не проснулся, и это удивляло, она была уже почти готова, что он сорвется и понесет вперед, едва оказавшись на свежем воздухе. Но он спокойно ходил за ней, пока она делала круги на манеже, шагая рядом с ним и отмечая покладистость и неконфликтность. Ситуация ее смущала, этот конь не мог быть проблемным, но с другой стороны ей не стали бы жаловаться просто так, возможно конь не проснулся. Она вышла за кордой, оставив коня в манеже. Тот постоял немного, потом пошел вдоль бортика, переставляя мощные ноги с огромными кованными копытами. Вороной пошел с другой стороны бортика, остро ощущая разницу шага, чувствуя на себе чужое пристальное внимание. Поднял голову и почти физически наткнулся на взгляд темных в белом ободке глаза. В первый миг показалось, что на него обрушился потолок конюшни, или снова пришибло дверью. Стало трудно дышать, он отпрянул, едва не споткнувшись о сложенные возле манежа доски. Что бы ни происходило в голове коня, он соершенно не был спокойным и мирным, каковым его считала появившаяся из конюшни рыжеволосаы девочка. Тревожно всхрапнул, потрусил к ней, но она уже забралась в манеж.
- Подожди еще немного, имей терпение, - шикнула на него, вся проникнувшись ответственностью новой обязанности - ей доверили чужого коня! Это очень много значило, она не могла испортить этот шанс доказать, что ее метод обращения с лошадьми чего-то стоит. Пока у нее была только одна лошадь, с которой ей довелось работать, случайно доставшийся ей при распределении жеребенок, из которого ей удалось вырастить в грациозного сильного, хоть и малорослого коня. Теперь же можно быо попробовать, работают ли те же принципы с другими лошадьми, настолько ли они универсальны...
Она побежала, и конь послушно перешел на рысь, грузно ступая по песку импровизированного манежа. Видя, что все идет хорошо, она все больше склоналась к мысли, что хозяева видимо чем-то спровоцировали лошадь, возможно недостаточный выгул или избыток овса. Подведя его к бортику, она забралась на верх загородки и перекинула ногу через упитанный бок, забираясь на спину коня. Он уверенно стоял, даже не сдвинувшись под прибавившемся весом. Если для вороного лишние килограммы на спине заставляли собраться и подвести под себя задние ноги, то для этого великана они ровным счетом ничего не значили. Повинуясь движению ног, он затрусил по манежу, на лице девочки появилась улыбка. Вороной тревожно прядал ушами.
И все же пропустил момент. Вот рыжий гигант крупной рысью меняет манеж, а вот он уже на высокой свечке, и ноги девочки не в состоянии обхватить широкие бока, она вцепляется в гриву и почти повисает на нем. Вороной вскидывается, ржет и носится вдоль загородки. Слишком высоко, не перепрыгнуть, а за оградой конь развернулся на заду, подкинул массивное тело вверх, прогибая поясницу и мощным толчком отправив всадницу через манеж. Опустившись на четыре ноги, всхрапнул, начал рыть копытом землю. Вороной метался вокруг манежа, сходя с ума от невозможности подойти, а показавшаяся из дома пожилая пара уже бежала к лежавшей на земле фигурке.
В маленьком кулачке была зажата рваная прядь рыжей гривы.

UPD:
Вороной: "Новая жизнь"
Она не пришла на следующий день. Ни с утра, и он наматывал круги, разрывая подстилку, пока хмурый конюх не принес ему воды. Его не пустили на луг, как будто забыли в показавшемся вдруг таким маленьким деннике. За стенкой слышалось фырканье лошадей, но вскоре их увели пастись, и он остался один. Проходили часы, он жадно прислушивался к каждому звуку, но вокруг было тихо. Днем снова зашел клнюх, бросил охапку сена и овес, и голодный вороной набросился на еду, спешно проедая зерно до самого донышка. Овес кончился быстро, он заел его сеном, но вскоре кончилось и оно, и стало скучно. Он начал играть с пустым ведром, толкая его ногой и слушая как оно смешно перекатывается по опилкам, потом поднял его за ручку и поносил туда-сюда, но отдать его было некому, и вскоре он положил его на землю и снова начал катать, по вытоптанному в опилках кусочку голого пола, слушая как оно тарахтит по доскам. На шум пришел конюх, сердито прикрикнул и забрал ведро. Снова стало скучно. Долго выбирал из опилок оставшиеся травинки сена, потом постоял, но спать не хотелось, вместо нагуляной беготней по полям дремоте накатывалось болезненное оцепенение. Постояв так с закрытыми глазами, он лег, полежал вытянув ноги и запрокинув голову. Стены давили, каждый раз оказываясь неожиданно близко. Будили звуки за стенкой, потом будила тишина, когда он неожиданно вздрагивал от скрипа выпрямляющейся от сухости доски пола или от чириканья птицы за окном. В его деннике не было окна, лишь небольшой длинный проем под крышей для свежего воздуха. он раньше никогда не задумывался об окне, приходя в денник лишь за тем, чтобы поспать, но в этот момент ему страстно хотелось, чтобы в его домике было окно, он мог увидеть пасущихся лошадей.
День тянулся медленно, непривычно однообразный, пустой и глупый день. Покрутившись по деннику, он снова попробовал поспать, но сон ушел окончательно, и он решил позаниматься. Хотелось размять мышцы, порысить. но в деннике было место только для малых фигур и пиаффе, с которого он и начал. Осторожно, позволяя мышцам разогреться, он сперва только обозначал темп, но вот немного раздвигался, и пошел в сборе высоко поднимая ноги. Опилки не позволяли отлкнуться с достаточной силой, ноги увязали в них, и он принялся разгребать их, пока не освободил небольшую площадку на полу. Теперь дело пошло легче, с третьего или четвертого раза у него получилось взять темп, и он весело застучал копытами по доскам, стараясь ставить ноги точно в одно и то же место, чтобы не уткнуться в итоге в деревянную стенку. Снова пришел конюх и сердито постучал по двери денника. От резкого звука вороной вздрогнул, сился и встал.
Конюх подождал пока он снова начнет непонятные стуки, и шлепнул по стенке недоуздком. Звякнули пряжки, конь снова сбился, встал посреди денника, потом протянул нос к просвету в досках дверцы. Конюх погладил его по носу, пробормотал что-то и ушел. Вороной снова остался один.
Так прошел день. И еще один. Ему казалось, что о нем забыли, иногда нижняя половина дверцы открывалась, ему давали воду, сено или овес, по вечерам меняли опилки, и вновь оставляли одного в четырех порядком надоевших стенах. Прошло четыре дня, когда наконец дверь открылась, и вошел конюх. Сперва он решил, что у него хотят убрать, но почему в такое неурочное время...
Конюх явился с недоуздком, тряпичной штукой, которую часто одевали на голову лошадям, которых он видел. Однако на себя он подобное примерял впервые, удивленный, но возбужденный предстоящей прогулкой - ведь недоуздок обычно одевали на прогулку! Ура!Он затанцевал в предвкушении, но конюх снова прикрикнул на него, и вороной с удивлением уловил в его голосе нотки опасения. Кого опасались? Неужели его?
Прицепив на кольцо карабин чомбура, его вывеливо двор, и он пронзительно заржал, приветствуя луг и свежий воздух, радуясь открывшемуся простору. Однако его ожидания не оправдались. Проведя его стороной, конюх открыл загородку манежа и выпустил туда вороного. Конь почувствовал себя обманутым. Манеж был большим по сравнению разве что с денником. Десяток темпов галопа по каждой стенке - он чувствовал себя запертым, как будто провенился в чем-то. Но природа брала свое, и он повернулся на заду, вскинувшись, и побежал вдоль стенки, разворачиваясь на углах, то и дело вскидываясь на свечки, взбивая ногами воздух. Через несколько минут чистого безумства его отпустило, и он устало поводил головой, оглядываясь по сторонам. Людей не было. Никто не предлагал поиграть, никто не спешил даже вычистить его, а главное никто не хотел подсказать ему, что он будет делать сегодня. Внутри стало пусто. Он бесцельно попродил по манежу, иногда начиная какой-то элемент, но бросая его на середине. Без рыжеволосой девочки тренировка не клеилась.
Сделав еще один заход на испанский шаг, он всласть повлялся на песке и только собирался побродить и постоять, слушая ветер и позволяя мыслям уноситься далеко-далеко, как к недоуздку снова прицепили чембур и повели в конюшню. Протестующе заржал и вскинулся, замотав головой. Он же еще не закончил! Впрочем, для конюхов этот аргумент был весьма сомнителен, по крайней мере его неожиданно грубо дернули, заставив опуститься на все четыре, и спешно завели в денник. Вороной чувствовал себя обманутым.
Неделю спустя, наматывая круги по опостылевшему деннику, он научился со скуки бить задними ногами в стену, выбивая верхнюю половинку двери, чтобы выглянуть в коридор и возможно поймать чей-нибудь силуэт, прежде чем придет рассерженный конюх, чтобы поставить новый замок. Потом он стал выбивать дверь специально, чтобы конюх пришел и ругался. Это вносило в жизнь некое разнообразие.
И каждое утро он просыпался с единственной мыслью - что сегодня первую воду принесет девочка с рыжими волосами, похожими на хвост кобылы-одногодки.

Вороной: "Ипподром"
Когда за ним приехал коневоз, он воспринял это с радостью. Спокойно вышел и загрузился, не переставая крутить головой по сторонам, принюхиваясь к воздуху, к окружающим его людям, ведь переезд означал изменения. Новое место, новые лошади, последний раз из суматошного конзавода он попал в уютную конюшню под чуткий присмотр рыжеволосой девочки, и воспоминания об этом событии остались исключительно приятные.
Он уезжал, оставляя за спиной опостылевший денник, старого ворчливого конюха, приземистых и крепких, вечно обросших табунных лошадей, оставлял манеж - десять темпов галопа по стенке. Или шесть темпов карьера, или четырнадцать - тер-а-тера, того же галопа, но в пересборе и очень короткой рамке. Он успел перепробовать все аллюры в этом крошечном квардарике пространства, присыпанного песком. И он был счастлив покинуть его.
Коневоз выехал в город, потянуло приторным запахом дыма, во рту стало кисло, он нехотя дожевал сено, казалось потерявшее прежний вкус. В прошлый раз они ехали по окружным дорогам, быстро и легко, здесь же то и дело приходилось останавливаться в пробках, зажатыми в транспортном потоке, и люди высовывались из машин, указывая на него пальцами, словно впервые видели лошадь. Это раздражало, он чувствовал себя выставленным на витрине на всеобщее обозрение, потому в конце концов пригнул голову к сену, спрятавшись от назойливых людей за тентовой перегородкой. Почему они не поехли окружными?
Вскоре он понял почему.
Машина притормозила у массивных ворот, и вскоре заехала во двор - довольно большой, с двумя зданиями, большим кругом, присыпанным гравием, и площадкой внутри него. В воздухе кислый привкус машин слился с запахом конюшни и почему-то металла. Не пахло ни овсом, ни свежим сеном, и он неохотно выгружался, пятясь из коневоза, пока не ступил копытами на твердую алфальтированную дорожку. За спиной гулко грохнула закрывающаяся дверь, задребезжала ржавой задвижкой.

Он снова оказался в деннике, но в этот раз не возражал. Снаружи не было ничего, что манило бы его выйти, здания с асфальтированными потрескавшимися дорожками вокруг, большой круг и площадка внутри, все засыпано гравием и песком, среди которого робко зеленеют небольшие пятачки свежей, и уже обьеденной кем-то травы. Два ряда стриженных кустов, два левады, огороженные стальными трубками с облупившейся краской, в которых месят грязь разномастные лошади. У них высоко подравнены хвосты, и грива выстрижена коротко, так что едва закрывает гребень шеи. И них на ногах какие-то штуки на липучках, а на самых копытах кусочки металла, на которые он косился долго и с опасением. Они все поголовно были в недоуздках, хотя внутри левад бегали сами. А потом он узнал, что левад гараздо меньше, чем лошадей.
Кони стояли друг напротив друга в зарешеченных денниках с металлическими дверями и крашенными стенами. Он покрутился на месте, но опилок было мало, и они пахли сыростью, ложиться на них не хотелось, и он остался стоять. Его соседа - бурого толстого мерина напротив, опилки не смущали, он лег на пол, вытянув ноги, и бесцельно постукивал копытом в железную дверцу. Судя по тому, что конюх не появился, к стуку давно привыкли и воспринимали как должное.
За день к нему приходили несколько раз - сперва незнакомые люди, которые долго обсуждали что-то в полголоса, потом один из них зашел в денник и рассматривал его, панибратски поглаживая и тыкая, что-то показывая остальным. Потом его вывели на улицу, и он осторожно прошел но дорожке на круг, где корду размотали и поцокали языком. Он покрутил головой, потом неспеша двинулся в предложенном направлении. Ходить по кругу было глупо и раздражающе. Ему снова поцокали, он нехотя перешел на рысь, но на втором кругу раздвигался и пошел испанским аллюром, высоко вынося ноги, радуя сам себя четкими движениями, гибкостью и силой собственны мышц. Люди возбужденно загомонили, он сбился и пошел шагом. Ему снова поцокали, и он согнул шею, демонстрируя собранную рысь, так как не знал, что именно им хочется видеть, потому делал первое что приходило в голову. Бездумный набор элементов, но им нравилось, хоть ему и не был понятен их бурный восторг довольно кривенькому пассажу на застоявшихся ногах, слегка отекших от избытка овса и недостатка движения.
Его остановили, человек покапался в кармане и выудил кусочек чего-то белого, протянул его. Вороной взял губами предложенное лакомство, оно липко легло на язык, приторно сладкое, будто сразу заполнило весь рот. Он недовольно выплюнул угощение, человек нахмурился, пробормотал что-то. Его завели обратно в конюшню, поставили на развязках. Ощущение было новым, было сложно пошевелить головой, он постоянно утыкался то в один то в другой чомбур, стоя в центре конюшенного коридора между рядами денников. Его начали чистить. И почему-то сразу закончили, едва смахнув пыль и старые опилки с блестящей шерсти. Положили на спину вальтрап и меховушку, потом седло, застегнули подпругу, и он недовольно мотнул головой, привлекая внимание. Попробовал ткнуться в плечо человека, но чомбур удержал его. Громко фыркнул, показывая что недоволен, но человек как будто не заметил столь явных знаков, погладил по крупу и ушел куда-то. Вернулся с тонким кожаный недоуздком с кучей лишних ремешков. Перекинув повод через шею, начал одевать эту конструкцию, упорно засовывая ему в рот кусочек гладкого металла. Попробовав ее губами, вороной тут же сплюнул, ощутив уже знакомый кислый привкус, как у одной из частей седла, до которой он добрался еще на его родной конюшне. Однако неожиданно для себя самого осознал, что избавиться от металла уже не получается, он каким-то образом удерживался системой ремешков, и теперь тяжело лежал на языке, заставляя рот наполняться слюной от непривычного привкуса. Так вороной впервые познакомился с уздечкой.
Его снова вывели во двор. Человек забрался в седло, заставив вороного неловко перебрать ногами, подстраиваясь под вес всадника. Человек ощущался иначе, не так четко, будто занимал сразу большую площадь на его спине, и конь невольно забеспокоился, сможет ли он чувствовать его намерения. Вскоре однако выяснилось, что волновался он зря, и команды все равно будут доведены до его сведения тем или иным образом.
Его выслали вперед, сперва шагом, потом рысью, и с этого момента он потерялся. Ноги человека беспорядочно то прижимали то отпускали его бока, иногда зачем-то тыкая пятками под ребра, центр тяжести гулял как шлюха на Бродвее, но в какой-то момент он кажется уловил легкий наклон и повернул. Металл во рту передвинулся, нажимая на углы губ, заставляя повернуть голову. Вороной всхрапнул от возмущения, дернул головой, и даже прошел несколько темпов как было, со свернутой на бок мордой, честно стараясь выполнить предложенное. Но человек потянул сильнее, и он снова повернул, возвращаясь на исходный маршрут. Его возвращали еще несколько раз, грубо останавливали, когда он принимал беспорядочную работу ног за посыл, и он окончательно запутался. Всадник притянул его голову к груди, свернув в подобие сбора и не давая поднять нос чтобы осмотреться. Шее было неудобно, конь потряс головой, перешел на шаг, поводя головой в стороны, и наконец остановился. Он не видел смысла двигаться просто ради движения, он был умным конем, наученным ждать и понимать.
Ноги чуть прижали бока. Что это? Посыл? Или еще одно случайное движение, после которого его дернут за рот, наказывая за выполнение отданной ими же команды? Он остался стоять, удивленный, растерянный, косящий большим глазом на собравшихся вокруг него людей и не понимая, чего от него хотят. Всаднику принесли палочку, и конь расслабился. Рыжеволосая девочка брала палочку, чтобы обьяснить ему новый элемент, и сейчас он как никогда нуждался в подобной указке. Вот кончик тронул его круп. Понятно, нужно убрать его. Он пошел в бок задними ногами, описывая круг, пока его не остановили. Что-то не так? Все повторилось еще раз, но едва он начал переставлять в бок ноги, его больно щелкнули палочкой и выслали вперед. Обиженно всхрапнул, затрусил по гравию, всадник выровнял повод и кажется успокоился, меряя двор на спине враз взмокшего от волнения коня. Они сделали еще несколько поворотов на шагу и рыси, неловкими нервными командами поднялись в галоп и кое-как сделали два круга, после чего вновь перешли на шаг и остановились. Всадник спешился, похлопал затянутой в перчатку рукой по мокрой холке.
- Ничего конек, - обратился с наблюдавшим, - Управляется из рук вон плохо, но потенциал однозначно есть. В конкур его нельзя - низкий. А в выездку в старшую группу вполне, тем более там коней не хватает.
Так вороной попал в старшую группу выездкового проката на городском ипподроме.