Cуицид

[LOSHAKA]

Раз пошла такая пьянка, выложу-ка и я конную историю. Осторожно - трагично, не хэппи энд.

СУИЦИД
Холодно. Тело замерзает изнутри, колется льдинками, и кажется что снежинки уже не тают на коже. Перед глазами ладонь с белыми пальцами, ногти синие, будто их ударили молотком. Рукав куртки притрушен снегом, белое на темно-синем брезенте. Дутая куртка, из-за нее рука кажется маленькой, какой-то детской. Глупо. Вокруг все белое, снег режет глаз, хотя солнце спряталось за облака. Наверное просто устал. Так бывает. Снег очень белый. Как мои руки.
Больно. Льдинки растут изнутри, пробиваются через плоть и кожу. Кажется что сзади они выросли и торчат из спины с обрывками белого пуховика на острых кончиках. Наверное я похож на ежика. Доброго зимнего ежика. У них очень маленькие ножки, почти как мои. Я уже не ощущаю их, по колено в воде. Нет, выше колена. Наверное. Не чувствую. Можно посмотреть, а за одно увидеть, не вмерзли ли они в лед. Нет движения. Не понять.
Она вздыхает, и невольно привлекает внимание. Мы уже успели сродниться за эти долгие минуты, часы, дни. Время тянется медленно, ему тоже холодно, и оно лениво переваливается с ноги на ногу в теплом пуховике, завернувшись в платок как соседка на огороде. Теплый воздух выходит паром, оседает капельками на бархатных ноздрях. Рыжая. В ровной, волосок к волоску, гриве спутались снежинки. На белом снегу она кажется удивительно темной, как будто черной. На миг закрываю глаза. Теплая шея. Сейчас почему-то это ощущается особенно остро. Неужели ей не холодно? Стою, обхватив ее за шею, она вся передо мной, только морда на плече, и потому я не вижу ее. Наверное стоило ее наоборот взять, лицом к морде. Поговорить с ней. Можно поговорить и так, но губы не шевелятся. Может у нее него головы? Рыжее тело, а сверху моя голова, почему-то смотрящая в другую сторону. Странно смотрится со стороны. Наверное. Интересно, мои ноги все еще есть? Странное животное о шести ногах, стоящее в ледяной воде. Четыре рыжие ноги, и две темно-синие, сейчас черные и промокшие.
Мы не шевелимся так долго, что я начинаю забывать что такое движение. Помню только, что сперва боялся шевельнуться, боялся отпустить, упустить худую рыжую шею, которая старательно, как школьник на уроке, тянулась под лед. Зачем? Если бы я знал. Увидел ее на поле, бредущую по своим делам. В кабине было тепло, мотор урчал, дрожью отдаваясь по машине. Развозил газ по поселку, в кузове щтательно уложены и закреплены в пазах баллоны, и, помня о них, аккуратнее едешь по ухабам, перебираешься через канавы. Было в этом что-то мистическое, в рыжей припорошенной снегом лошади, бредущей по белому полю. Как призрак прошлого, с опущенной шеей, будто всадника потеряла. Остановился, закурил, дым пополз по кабине, на душе спокойно, картина навевала светлую грусть. Отчего-то вспомнилась Алена из поселка на 28м километре. Она всегда встречала машину, маленькая еще шестнадцати лет, и просила рассказать про ... . Сам поселок хоть и был близко, да подьехать к нему было не просто, а потому часто зимой только я считай к ним и ездил, ибо газ зимой это не шутки, не на дровах же еду готовить, они ж не село какое, а поселок городского типа, как значились на карте. Сидел за чашкой чая, да рассказывал ей про те поселки, где уже побывал. Новости нехитрые - у кого корова родила, у кого сарай старый от снега завалился. Новостей мало - ибо все зимой сидят по домам за греются. Только лошадь эта бродит... и чего бродит-то? До людей неблизко, ужели кто пастись пустил да забыл? Вроде лошадка ухоженная, накормленная, грива вычесана. Явно хозяйская чья. По-хорошему бы ее с собой взять в поселок, а там пусть разбираются чья она. А вылезать-то не хочется, в кабине тепло, хоть и глаза уже от дыма пощипывает. Приоткрыл окно, самую щелочку оставил, чтоб дым выходил, а лошадь тем временем к озерцу подошла. Морозец считай недавно схватил, ледок тонкий. Она на него копытом стала, проломила, потом еще. До воды что ли добраться хочет? Так то вода холодная да еще и озерная, кто его знает, что там за холера водится. Натянул капюшон, куртку повыше застегнул и открыл дверь машины. Ветерок бросил в лицо снежинки. Прищурился, хрустя сапогами по белому насту, направился к рыжей. А она тем временем шаг за шагом да и в воду зашла, ей чуть выше колена получилось, озеро-то не глубокое, летом сюда гусей и уток гоняли. Стоит себе, не пьет, а у меня как-то нехорошо сердце екнуло, я шаг прибавил и языком пощелкал чтоб внимание привлечь. Смотрю, ухо ко мне повернула, потом оглянулась через плечо, так что один глаз видно. А в глазах такое...
Отвернулась и потянулась к воде, а через секунду смотрю - головы не видно. Она ее под лед засунула и стоит, холка да круп наверху и шея в воду уходит. Не помню как добежал, помню как уже стоял в воде, вытянул ее дурную голову себе на плечо. Чувствую по куртке вода капает, с морды, с гривы. Она стоит себе, будто и не было ничего.
- Дура ты, лошадь. Тебя что не кормят что ли? Вон какие бока обьела. Чистая, сытая, гуляешь. чего ж тебе зараза еще надо?
Шею отпустил, взялся за чуб и давай ее разворачивать, чтобы из воды вывести. А она секунду постояла, потом снова голову вниз опускает. Не дал ей даже носом в воду макнуться, снова на плечо взял, держу. Стоит смирно. Ладно... Поцокал ей и по груди похлопал, отходи мол назад. Стоит. Сильно навалился, да разве ж эти полтонны сдвинешь... Пнул со злости. Чувствую, что вода в сапоги затекла, штаны промокли, ноги уже ороз покалывает.
- Пошла, дура! Тебе ж самой стоять холодно, - толкнул, да тут же нормально не толкнешь, ей же дурехе голову держать надо, чтоб снова под воду не сунулась. Стоит...
Вот и стоим. Не знаю, холодно ли ей, но не дрожит. Наверно ей также тепло, как и мне. Рыжая шерсть под шекой, теплая, зимняя. Я помню, что она рыжая, хотя мои глаза закрыты. Я прикрыл их на одну секунду, просто секунды такие длинные зимой, когда время сонно переваливается через минуты. Сонно. Хочется спать. Когда был маленький, бывало шкодил - не со зла, а из детского интереса и непоседливости. А потом засыпал с лошадьми в конюшне, чтоб мамке под горячую руку не попадаться. Она правда потом еще сильнее ругалась, но уже на другое - что искала и нервничала, где я. А я тогда лежал на сене, и было так спокойно на душе от этого запаха свежего сена и тепла больших животных, фыркавших и жевавших за деревянной стенкой сенника. Они тогда казались больше, огромные живые игрушки с бархатными носами, совсем не страшные, помню доверчиво подходил к деннику с морковкой в руке.
Потом как-то забылось. Вырос, началась серьезная учеба, институт, работа, кризис, безденежье, увольнение, продажа квартиры и переезд к матери в пригород. Новая работа - развозить газ на старенькой калымаге. Непрестижно, просто, но какой-никакой заработок, лучше чем сосать лапу в столице. За полгода успел расслабиться, сбросить темп, пришло спокойствие - не в жизнь даже, не в график дня, а в самую душу. Встаешь поутру, завтракаешь картошкой с шкварками, заводишь старенький УАЗик и едешь по поселкам, собираешь старые баллоны. привозишь новые. Поселков много, ехать не близкий свет. Снег за окном кабины, внутри тепло, дымится сигарета, из магнитолы перебивается шипением песенка с местной радиостанции. Начало вспоминаться старое, бархатные носы и мягкая шерстка. Как-то лениво подумывал, может по весне сколотить сарай возле мамкиного курятника да завести себе четверогоное чудо. Мамка отмахивалась - мол железного коня имеешь, зачем кобылу в дом тащить. Мороки много, это ж не курам зерна насыпать, а она старая уже за животиной следить. Да и толку никакого, если перевезти чего так машина казеная на ходу, на ней при случае и в город можно. Так слово за слово да и забылось.
И теперь, стоя в воде, замерзший до самой последней своей клеточки, прижался щекой к мохнатой шее. Кобыла тоже не двигалась, по крайней мере шея, которую обхватил, не норовила вскользнуть из-под руки. Видимо расслабившись, положила голову на плечо. Вам когда-нибудь клали голову на плечо взрослые лошади? Наверное кажется трогательным жестом, но на самом деле она тяжелая, ужасно тяжелая, эта голова. Тянет вниз, опускает плечо, рука немеет. Пальцы запутались в гриве - и когда только успел? - держаться, их теперь и не разогнуть. В машине лежат перчатки. Хорошие, кожаные на меху, они уже сверху потерлись, но это не страшно, главное что в них руки не мерзнут. Пальцы не чувствуют лошадь. Хочется открыть глаза, посмотреть здесь ли она. Может быть здесь уже и нет никого, а может привиделось, и стою теперь, обнимая воздух, статуей над водой. Пора открывать глаза. Чуть позже. Еще немного постою. Так спокойно. Так тепло. Уже тепло. И хочется спать. Просто немножко поспать.
Голоса слышались как сквозь вату. Кажется кто-то крикнул его имя, а потом нелепая возня, возгласы на фоне ротока мотора. Кто-то приехал? Кто здесь может быть, не близкий свет-то до поселка. Плеск воды, и неожиданно его тащат куда-то. Пустите! Вы не понимаете! Пальцы не разжимаются, в них остается клок гривы, рыжие волоски, целая копна. Его подхватили под руки, потянули куда-то. Приоткрыл глаза, среди белого снега рыжая лошадь, на нее надевают недоуздок, тянут из воды. Она почему-то идет, и лед похрустывет под копытами. Неужели намерзло? Вроде не так и холодно-то... Совсем не холодно...

*
Он вторую неделю лежал в больнице. Ноги удалось спасти, и врач еще долго качал головой.
- Ну что ж вы, Леонид Степанович, серьезный ведь человек, а так из-за кобылы... могли калекой остаться, это ж не шутки.
Долго кашлял, но железное здоровье взяло свое, и вскоре пошел на поправку. Матери, как водится, попросил не говорить, а сказал что в прорубь свалился. Только все равно по селу слухи пошли, А она как узнала - сразу приехала, и тут уже не рад был что выбрался, такой разнос устроила. Но как водится, быстро ссорятся да быстро мирятся, выкричалась, потом села, яблоки да мандарины достала, порезала. Уехала под вечер, пришлось чуть ли не силком з двери выставлять, чтоб на автобус успела.
А этим утром пришел друг со смены, который до того неделю подменял незадачливого шофера, а теперь приехал навестить. Привез сигарет - в тайне от врача спрятанных в прикроватный шкафчик - да кусок хорошей такой колбасы, до которой Леша был очень охочий.
- Ну как там оно, в поселке?
- Да что там, - пожал плечами, - соседка твоя овцу завела, теперь та ночью блеет, а мамка поутру ругается. На станции говорят скоро из-за кризиса газа не будет, будем возить мазут. Оно-то попроще конечно, безопаснее, да только неясно как мазут этот жители будут пускать по трубам, чтоб к плите шел. Он же вязкий весь, да и конфорку вмиг забьет. Вобщем что-то они не то придумали.
- А кобыла как?
- Кобыла, рыжая которая? Да пала она, еще на той неделе. Вечером с выпаса шла, так под трактор кинулась.
- Чего ж она так?!
- Да она хворая была. Врач вскрытие делал, сказал что сердце было больное. Оно так не видно, да кобыла-то себя лучше знает, вот и смерти искала. Так бы еще может до весны дожила, не больше.